Посвящается бессмертной памяти Ягилы Гана
Совсем рядом с лесом, на отшибе села огнищанского жил ведун. Никто не знал его имени-прозвища, поэтому и звали его просто – Ведун. Никто не знал его рода-племени, но все считали его своим, потому как на басурманина косого никак не походил он, и на чудь белоглазую, и на северян заморских. Никто не знал, сколько лет Ведуну – был он не молодой, и не старый. А, может, было ему и сто лет, да словами тайными он себе срок старения отсрочил.
Жил Ведун на отшибе потому, что изведывал он тайны страшные, да испытывал пути странные, которые людям видеть вроде как и не положено – опасно ведь. Говорили, что ходят в землянку к Ведуну чудища страхолюдные – о трех и более ногах, со змеиными хвостами, косматые, крылатые, и всех их Ведун в повиновении держит. Но Ведун тот зла и непотребства огнищанам не чинил, наоборот, помогал даже. А, когда вышли из степи косые татары на своих кривоногих лошадках, то вышел и Ведун к их стану походному. Когда отполыхали зарницы, поскакал туда разведчик, а, вернувшись, рассказывал, что их татар не ушел никто. Ведун же ушел к себе в землянку.
Так и жил себе Ведун, постигая пути Высокие, а и Низкие – тоже.
…
Вышел однажды Ведун ночью, в полночь да в полнолуние – траву поискать особую, которая от лунного света только силы и имеет, да почудилось ему, что в кустах как будто кто-то шевелится. Не боялся Ведун страшных дасуней и чертей с бесами, людей-то со зверьем – и тем более.
– Коли добрый ты человек – выходи, не обижу, а коли злой – так лучше беги отсюда, пока цел!
Шевеление в кустах затихло. Другой бы пошел себе дальше – мало ли какая шевелюга в кустах живет, – но не Ведун. Тот слово сказал – и тучи, Месяц скрывавшие, разошлись, – и шагнул к кустам. Не выползало оттуда чудо лесное, не выскакивал черт заблудившийся, а вылезла обыкновенная зареванная девчонка, которых в любом селе полно.
– Ты откуда? – хоть Ведун прекрасно видел даже при лунном свете, всех жителей села в лицо он не знал.
– Из села! Весена я, Лихобора правнуцка!
В памяти Ведуна всплыло лицо молодого паренька – единственного, кто набрался храбрости пойти с ним на целую стаю волкодлаков.
– И как Лихобор? Нога все так же болит? – тогда один из выворотней все-таки сумел зацепить столь искусного в бою двумя мечами воина.
– Умер он, дедушка. Лет двадцать назад умер.
…
При живом свете огня в землянке оказалось, что девочка – совсем уже не девочка, а уже даже девушка.
– Почему ты назвала меня дедушкой? – спросил Ведун, устроившись на груде шкур – тех самых выворотней.
– Глаза у вас такие… древние.
– Жизнь такая. Что, неуютно здесь? – Ведун усмехнулся, перехватив взгляд Весены.
– Да, малость.
Действтельно, землянка Ведуна не отличалась уютом – в ней было лишь то, что необходимо, но не больше. Чувствовалось, что хозяйки в доме нет – да и даже дзяда в землянке не было.
– Дедушка, а хозяйка ваша?.. Ушла, цтоль?
– Да нет. Не ушла. Просто не было ее никогда.
– Как же так? – растерялась Весена. – Как же так – хозяйки не было никогда?
Ведун пожал плечами.
– А вот так. Не нужна она мне была, вот и не было ее.
– И даже с девушками не гуляли?
– Даже. Я же сказал: незачем мне это было. Глупости все это – гулянья, свадьбы, все это… Все это просто отнимает у человека время. Мое же время осталось при мне.
– Нет, не только отнимает! – с жаром воскликнула Весена. – Каждому… каждому нужно, цтобы позади был кто-то!..
– Зачем?
– Вот вы, дедушка, с волкудлаками сражались, и цертям приказываете, и целую армию степняков сами побили. Но даже вам надо, цтобы было с кем поцувствовать себя нежным, ранимым…
– Смотри! – сказал Ведун, и в землянке сгустилась тьма почти что осязаемым густо-чернильным облаком; свет померк, и в нем двумя изумрудными огнями пылали глаза Ведуна. – Это мне кто-то нужен?! Мне никто и никогда не был нужен – это просто обуза, ненужный груз на моих ногах на пути в Вечность! Разве смог бы я добиться всего того, чего добился, если бы мне надо было бы еще думать о жене да о ребятишках?!
– Нет. – голос Весены дрожал, как осиновый лист. – Но вы бы полуцили гораздо большее – любовь и покой. А сейцас – никто даже не знает вашего имени, даже вы сам!
Тьма рассеялась, и Весена увидела совершенно другого Ведуна – нечеловечески уставшего.
– Иди, Весена. Лесные духи проводят тебя до дома. Не бойся, тебя никто не тронет…
…
Ведун стоял, опершись на кривую осину, и смотрел вслед уходящей – вместе с несколькими корневиками – девушке.
– Ягила. – полузабытые слова с трудом выходили из горла Ведуна. – Меня зовут Ягила Ган…
Повернувшись, он прошел вниз и сел за размеченную буковую доску. Нельзя было терять ни секунды, и Ягила стал аккуратно выцарапывать слова Яруны, названного Старым Арием : «Наша кровь – Святая кровь». Эти слова принес из глубины времен Ягиле лесной дух.
В углу стояли десятки досок, но Ягила не прекращал свой труд. Он писал то, что будет воистину бессмертно, что, пройдя сквозь века, станет стягом русов. Почему-то Ягила в своих видениях видел их в странных, иноземных одеждах, но светлая сила их мыслей и слов убеждала Ягилу в том, что они – русы.
Ягила писал, уже забыв о странной девушке и ее словах, только… Только в душе все равно оставалась страшная пустота…
– А что мне в славе?.. – прошептал он, отрвавшись на миг от письма. – Нет, не себе я ищу славы! Нет у меня права на славу – все для Руси! Но, Боже, как же это тяжело!..